«Взяли органы — значит, убили, продали, заработали»

Надо ли водителям заранее давать согласие на посмертное донорство

Член Общественной палаты, доктор медицинских наук Шамиль Ганцев обратился к депутатам с предложением фиксировать в водительских правах факт согласия водителя на донорство органов в случае гибели в ДТП. Действующий закон о донорстве устанавливает в России презумпцию согласия, — то есть любой человек автоматически становится донором органов в случае преждевременной смерти. Исключение составляют лишь те, кто оформил отказ от изъятия органов еще при жизни. Автор инициативы рассчитывает, что нововведение даст дополнительный стимул развитию донорства в России. Поможет ли штамп в правах российской трансплантологии? Смогут ли россияне победить страхи и предрассудки, связанные с донорством органов? На эти вопросы «Ленте.ру» ответили законодатель и врач-трансплантолог.

Олег Куликов, член комитета Госдумы по охране здоровья

Ничего хорошего эта инициатива не сулит. Сейчас презумпция согласия защищает врачей и дает реальную возможность спасать жизни. Хотя масштабы пересадки органов у нас невелики, а листы ожидания состоят из десятков тысяч человек. Многие по нескольку лет ждут трансплантации. Но дело тут не в согласии. Далеко не все погибшие в ДТП подходят для донорства. У них не должно быть никаких хронических болезней, определенные биохимические параметры должны совпадать с параметрами реципиента. При этом действовать нужно очень быстро. На получение всей необходимой информации и подготовку к трансплантации у врачей всего несколько часов.

Спасет ли пометка в правах от претензий со стороны родственников? Не уверен. Невзирая на презумпцию согласия близкие погибших в ДТП в большинстве случаев начинают предъявлять претензии, узнав, что органы изъяли без их ведома. Чисто по-человечески людей понять можно. У них горе, погиб близкий человек, а тут еще и органы вытащили. Начинают думать, что все это сделали по-быстрому и тайно, чтобы нажиться. Но на то, чтобы разыскать родственников, иной раз уходит очень много времени — у врачей его просто нет. В такой ситуации важнее всего, чтобы операция прошла в первые часы после смерти. В принципе, есть технологии, позволяющие консервировать органы, но в стране не более 20 медицинских центров, где применяются такие методики. В Москве этим занимаются Институт трансплантологии имени Шумакова и НИИ Склифосовского, но в большинстве регионов таких возможностей нет.

Отметка в правах — это шаг к презумпции несогласия. Ведь отсутствие такого штампа будут трактовать как отказ от донорства. Презумпция согласия в том виде, в котором она есть сейчас, вполне устраивает врачей. Даже православная церковь относится к трансплантации нейтрально. Отдельные ее представители, конечно, не согласны с использованием донорских органов, но активного противодействия этому нет. А в Испании католическая церковь даже призывает людей к посмертному донорству. Они говорят: «Ваши органы не нужны Богу на небе, они нужны людям на земле».

"Врачи-убийцы" снова в деле
Прокуратура обжалует второй оправдательный приговор трансплантологам

К тому же наше общество суеверно и полно предрассудков. Оно не осознает той пользы, которую приносит посмертное завещание тела для трансплантации. Людям кажется, что их родственника могли спасти, но вместо этого предпочли забрать органы. Распространенный миф о врачах-убийцах лишь подогревает эти опасения. У всех на памяти случай, когда прямо во время операции сотрудники МВД арестовали бригаду трансплантологов за якобы незаконное изъятие органов. В конце концов всех отпустили и обвинения сняли, но из-за таких дел у врачей тоже появились опасения. На врачей иногда поступают жалобы даже в тех случаях, когда никаких действий по забору органов не происходило вовсе.

Огромный недостаток в том, что у нас нет пропаганды донорства органов. Эта пропаганда должна быть и в научном сообществе, и в педагогическом, и во власти, и в СМИ. У нас в стране ежегодно порядка 1,5 тысячи операций по трансплантации проходит. Из них половина — родственная пересадка, а не посмертная. Чтобы спасти ребенка, часто один из родителей жертвует свою почку. А в случае посмертной пересадки можно использовать легкие, селезенку, почки, сердце — спасти сразу несколько человек.

Алексей Чжао, хирург, заместитель директора Института хирургии имени Вишневского

Штамп в правах принципиально ничего не изменит. В лучшую сторону уж точно. Трансплантация и сейчас происходит четко по закону. Например, в Москве есть центр органного донорства. Когда пациент умирает — обычно это происходит в реанимации — из больницы поступает сигнал в этот центр. Приезжает нейрофизиологическая бригада, чтобы подтвердить факт смерти. Если к этому моменту врачи не получили отказа родственников от трансплантации или заявления умершего о том, что он отказался быть донором, дается разрешение на изъятие органов. После подписания всех документов звонят в координационный центр и узнают, кому из пациентов в первую очередь необходимы эти органы.

Тайно или явно?
Семья погибшей девушки против донорства органов без информирования близких

Родственники погибших зачастую ведут себя неадекватно именно потому, что не знают законов, не знают, как это работает. И не только они — полицейские, следователи, которые вместо того, чтобы заниматься выяснением обстоятельств смерти, рассказывают родственникам о том, что у человека изъяли органы. Они же тем самым нарушают закон о неразглашении.

Ни в одной стране не ставят таких штампов. Зачем пытаться изобретать велосипед? В соответствии с законом об информированном согласии донорские карточки могут лежать где угодно: в больнице, в ГАИ. Человек может взять ее и носить с собой, если хочет подтвердить, что готов стать донором. Но у нас в законе и так прописана презумпция согласия. В этих карточках, как и в штампах, нет никакой необходимости. Это очередная самодеятельность некомпетентных в этой области людей. У нас параллельно презумпции согласия пытаются внедрить другую норму, даже не обосновав ее необходимость.

Но проблема российского донорства — вовсе не в согласии или его отсутствии. Не поэтому у нас в стране два донора на миллион населения, в то время как во всех цивилизованных странах — от 15 до 30. Везде, где заботятся об уровне здравоохранения, трансплантологию преподают практически в каждом медицинском вузе. В России всего шесть кафедр трансплантологии, из них три в Москве. Откуда брать специалистов, если учебные заведения отсутствуют?

В нашей стране на 146 миллионов населения всего 44 центра трансплантации. Для сравнения — в США только пересадку печени выполняют 220. У нас таких центров 14. Из 85 субъектов только в 21 работают центры трансплантологии. У нас почему-то в одних регионах донорство работает, а в других его нет вообще. Кто должен это контролировать?

Депутатам и общественным деятелям стоит в первую очередь подумать о финансировании и развитии этих программ, а не о том, чтобы ставить в права штампы и править под них законодательство. Эти штампы ничего не дадут врачам и пациентам, зато такое предложение — акт популизма, который очень дешево обходится авторам.

На прошлой неделе погибший британский гонщик Джастин Уилсон стал донором органов для шестерых человек. В Швейцарии стоит памятник донорам, которые пожертвовали свои органы после смерти, чтобы спасти другие жизни. Если бы в нашей стране о таких вещах чаще говорили, у людей не возникало бы опасений и сомнений. А то у нас везде криминал мерещится. Раз взяли органы — значит, убили, продали, заработали деньги. Это проблема плохой информированности. Вместо того чтобы распространять здоровые медицинские знания в государственных СМИ, общество пичкают желтыми криминальными историями.

Анастасия Чеповская

Источник «Взяли органы — значит, убили, продали, заработали»