«У нас богатый опыт бунта»
Может ли Паркмен стать предвестником массовых протестов: оценка социолога РАН
Москвич Константин Алтухов на прошлой неделе почти сутки препятствовал эвакуации своей машины. Джип с эвакуатора в итоге сняли. А сам протестующий стал народным героем и примером для подражания. Водители начали чаще препятствовать эвакуации своих авто, а на выходных несколько десятков автомобилистов попытались устроить несогласованный автопробег против платных парковок. О том, насколько востребованы сегодня в России такие бунтари как Алтухов и каковы шансы на появление новых форм гражданского протеста, «Лента.ру» побеседовала с кандидатом философских наук, руководителем Группы социологии конфликта Института социологии РАН Александром Кинсбурским.
«Лента.ру»: История Алтухова показала, что граждане готовы поддержать протест такого вот бунтаря-одиночки и следовать его примеру. К чему это может привести? В обществе появился запрос на «политику бунтарей»?
Кинсбурский: Не думаю, что наше общество уже готово поддержать стихийный протест, а значит и потребности в таких вот бунтарях у него нет. Дело в том, что для людей, которые никак не связаны, например, с автомобильным сообществом, эвакуация — это не проблема, а поступок Алтухова — не более чем неадекватная выходка автомобилиста.
«С таких людей начинается гражданское общество!»
Московский водитель победил службу эвакуации
Сейчас такого запроса нет?
Нет. Вы посмотрите на последние московские выборы. Сейчас уровень протестных настроений находится почти на нуле. Есть отдельные проблемы отдельных групп, но нет общего повода для недовольства, который мог бы объединить все российское население. Особенно инертна провинция. Если мы выйдем за пределы больших городов, то там бесправие и всевозможные нарушения в порядке вещей. Жителям глубинки организованный протест непонятен.
Почему? Мы же видим явное недовольство реформой образования. Антизападные санкции ударили по российскому населению. Цены растут, а доходы падают. Чем не повод для протестов?
Все дело в специфике российской реакции. Недовольство есть. Но как люди действуют в такой ситуации. Первая реакция — желание приспособиться. Это подтверждается самыми разными социологическими исследованиями. Выросли цены — давайте ужмемся, сократим как-то свои расходы, сэкономим. Перевернули школьное образование с ног на голову — давайте попробуем приспособиться с нашими запросами под новую систему. Если желаемого эффекта достичь не удается, то вторая реакция — найти какие-то окольные ходы, пути дополнительного дохода. И только потом, на третьем месте, стоит борьба за свои права. Пока первые две стадии не пройдены, о третьей говорить рано.
То есть надо немного подождать, пока продуктов станет еще меньше, а цены на них станут еще выше?
Вопрос в том, насколько меньше и насколько выше. Сначала затянут пояса, потом пойдут искать дополнительные источники, в том числе и незаконные. И только потом, как говорится, топор за пояс и к вольным людишкам.
Участники акции общества «Синие ведерки»
Почему так? Почему в Европе малейший недружественный жест со стороны государства приводит к массовым выступлениям, а россияне начинают приспосабливаться?
Очевидно, это национальная специфика. Скорее всего влияние исторического опыта. Такая реакция идет из крестьянского уклада жизни с его многолетним опытом выживания, но не протеста. Сперва несколько веков крепостного права, где ни о каком гражданском обществе и протестных движениях речи быть не могло. В то время как в Европе появлялись парламенты и другие институты демократического общества. Затем была краткая передышка на 60 лет, и вот уже советское правление, где любой протест подавлялся с еще большей жестокостью. На последующие 70 лет приспособление стало едва ли не единственным способом выживания. Наверное поэтому протест существует в сознании наших граждан как самая последняя мера. Когда уже дошли до края. Когда уж не важно, что будет потом.
То есть по сравнению с европейцами, у нас просто нет опыта организованного протеста?
Именно так. При этом у нас есть богатый опыт бунта, которому еще и Европа может позавидовать.
Это опасно?
Очень. Ведь такая крайняя мера носит характер совершенно непредсказуемый и дикий. Это тот самый русский бунт — бессмысленный и беспощадный. Отсутствие протестных движений — это ахиллесова пята власти. Ведь в современном обществе организованный гражданский протест — это форма обратной связи. Если его нет, то власть уже не понимает, что в этом обществе происходит, не может нормально с ним коммуницировать. Поддержка власти переходит на какой-то ритуальный уровень, авторитет ее падает, но власть этого не замечает. Да и само общество, лишенное таких вот организационных скреп, идет вразнос.
Чем это может закончиться в нашем случае?
Боюсь, это будет очень неприятно. Киевский Майдан покажется нам сравнительно организованной формой протеста. У нас все будет иначе. Когда нет никакой традиции, никакого порядка выражения своего недовольства, тогда возникает запрос на буйных лидеров, которые предлагают свою модель. Кого вынесет на этой волне — совершенно неизвестно. Это может оказаться человек с нездоровой психикой, но обладающий при этом очевидными задатками лидера. За примерами далеко ходить не надо.
Беседовал Роман Уколов
Источник «У нас богатый опыт бунта»