Интервью с Владимиром Горянским: "Читая сценарий "Плена", ужасался жестокости"

Горянский: «На съемках мы люто замерзали». Фото; Пресс-служба канала «Украина»

— Владимир, на Одесском кинофестивале состоялась премьера психологического триллера "Плен", которая наделала немало шума. Кинокритики едва ли не в голос признают эту ленту о войне на востоке Украины одной из самых тяжелых лент украинского кинематографа: впервые в одном фильме такая концентрация откровенной жестокости. Как согласились на такую роль?

— Когда я прочел сценарий, то ужаснулся! Вы правы — там присутствует много жестокости, и она меня страшно смутила. Я не понимал, во-первых, как это можно снимать, а во-вторых, для чего ее так демонстрировать вообще. И очень сомневался, что переступлю эту грань и смогу участвовать в съемках. Но когда мы начали обсуждать сюжет более предметно, все мои сомнения сразу ушли. Мы не просто прибежали на съемочную площадку и тут же бросились снимать: мы сели за стол, как это делают в театре, и начали вслух зачитывать материал, что-то добавлять от себя и думать, как это лучше сделать. Автор идеи, Саша Итыгилов, был непоколебим: мол, сейчас, когда мы живем в такие времена, только так и нужно снимать. Я тогда это не до конца понимал, но сейчас полностью с ним согласен. Через этот фильм мы хотим показать людям, что же такое война.

— Но война в кинематографе бывает разной...

— Разной, хотя суть одна и та же. Снимать фильм о войне с баталиями, пушками, танками, наверное, гораздо проще, но ужасы войны находятся за кулисами. Вот там плен! Это, наверное, самая ужасная точка: сколько человек может устоять, не сломаться. И в тех условиях жестокость берется из ниоткуда и доходит до садизма. И этот весь ужас подкрепляется тем, что люди, которые раньше были друзьями или соседями, теперь по разные стороны баррикад. Откуда берется все то, что к этому толкает? Именно на этот вопрос мы пытались ответить, а не просто показать картинку, как выглядит война. И думаю, что задача, которую мы ставили перед собой, выполнена. Потому что привыкать к войне нельзя, это ненормально.

— Что для вас оказалось самым сложным в съемках?

— Все дни работы были нереально сложными — и в эмоциональном плане, и в физическом. Мы работали в реальных условиях: на дворе была лютая зима, февраль — мы замерзали. Но все это еще больше нас сплотило, все работали и терпели.

— А были ли какие-то предложения в вашей практике, от которых вы отказывались? Или сможете сыграть любого персонажа?

— Актер обязан быть универсальным и уметь хорошо сыграть любую роль. Но бывало, что я отказывался. Однажды меня позвали сниматься в фильме, где мне предлагали сыграть палача — по сути, человека жесточайшего, который убивает без всякого смысла, да еще и делает это изощренно. Когда я прочел сценарий, то спросил у режиссера и сценаристов — мол, а как я буду это делать в кадре? Ведь я должен понять, почему человек так поступает: может, он такой от природы, может, травма детства или что-то еще? Но мне просто сказали: "Вот он такой и все". А я с таким объяснением играть не могу — я должен обязательно понять, почему и как он к этому пришел, понять природу этой жестокости. Тогда у меня даже возникает спортивный интерес воплотить этот образ. А чисто формально сыграть персонажа, который просто косит головы всех подряд, — это не по мне. Я не понимал: а смогу ли я его оправдать? В общем, с теми киношниками мы так и не смогли договориться. В "Плену" под жестокостью есть идея, смысл, почему с людьми это происходит. Поэтому можно сказать, что я отказываюсь от ролей, которые не имеют никакого смысла и в них очень трудно что-то привнести.