Внучка Максима Горького: "О всех женщинах Горького мы узнали только после его смерти"

Дарья Пешкова, внучка Максима Горького. Фото: www.vakhtangov.ru

Имя: Дарья Пешкова
Ро­дил­ась: 12.10.1927 в Неаполе (Италия)
Дарья Максимовна Пешкова — московская актриса и одна из двух дочерей сына Максима Горького. Младшая сестра другой внучки Горького — архитектора Марфы Максимовны, была женой Сергея Гегечкори, сына Лаврентия Берии. Пешкова принимает активное участие в конференциях, Горьковских чтениях и других памятных мероприятиях в честь деда. В 2008 году передала директору МУП "Государственный литературный музей им. Максима Горького" в Нижнем Новгороде книгу с автографом деда: в книге "На дне" 1903 года рукой писателя написано "Жене и другу Екатерине Павловне. Алексей". Самые известные произведения писателя — "На дне", "Детство", "Мещане". До сих пор обстоятельства смерти Горького и его сына многие считают подозрительными. Ходили слухи об отравлении, но подтверждений они не нашли. В мае 1936 года после посещения могилы сына Горький простудился на холодной ветреной погоде и заболел. Проболел три недели и 18 июня скончался. Согласно допросам Генриха Ягоды, Горький был убит по приказу Троцкого, а убийство сына Горького, Максима Пешкова, было его личной инициативой. После смерти писатель был кремирован, его прах находится в урне в Кремлевской стене на Красной площади в Москве. Перед кремацией мозг Горького был извлечен и доставлен в Московский институт мозга для дальнейшего изучения.
— Дарья Максимовна, в этом году исполняется 120 лет книге вашего знаменитого деда, Максима Горького, "Старуха Изергиль" и 65 лет с того момента, как вы начали служить в Московском театре им. Вахтангова. Не кажется ли вам, что с таким родством вы могли бы добиться гораздо большего в профессии?
— Я никогда в жизни ничего не получила от этой фамилии, ни в театре, ни в училище. Ко мне всегда относились поэтому с уважением. Это ценится, когда человек не спекулирует своими знаменитыми родными. Я всегда была очень скромной, никогда не просила ролей. Мне по моему характеру, особенно сейчас, нельзя быть актрисой. Я наблюдала и наблюдаю, как просят, уговаривают дать какую-то роль. Я никогда этого не делала, так мы были воспитаны. Моя мама очень дружила с Рубеном Николаевичем Симоновым, у них много лет были хорошие отношения. Я окончила Щукинское училище, как-то сразу вошла в театр Вахтангова, и вот уже столько лет там. И потом — я не предатель, не предала бы училище. Я осталась в этом театре и довольна своей жизнью.
— Что сейчас вас радует помимо театра?
— Дети, внуки, все более-менее благополучно. Сын у меня в Ирландии живет (Максим Пешков— посол России в Ирландии. — Авт.), все ребята устроены, у всех своя жизнь: кто учится в школе, кто совсем вырос, так что много времени я на них не трачу. С удовольствием езжу к дочери помочь с внуками, а сейчас уже и с правнуками. Чтобы продолжить род и сохранить фамилию, мы сына Максимом назвали, и внук Максим, и один из правнуков тоже.
— У вас в семье существовал "культ великого человека"? Было ли со стороны близких какое-то обожание, выполнение просьб и капризов деда?
— Не могу сказать, что обожание было… Его просто любили. У него и в душе, и в поведении не было такого, мол, я — великий человек. Он был очень скромным. Все знали, что у него есть определенный распорядок жизни. Допустим, утром он завтракает, потом идет в кабинет и работает. И когда работает, его нельзя беспокоить. У него были свои привычки. Например, каждое утро он выпивал два сырых яйца, для них был даже специальный бокал. Очень любил смотреть на огонь, сидел у камина и получал от этого настоящее удовольствие. Для нас с сестрой он часто разжигал костер на участке, мы собирали ветки, шишки, а сам он ходил или сидел возле костра.
— А как думаете, смог бы Горький существовать и творить в наших реалиях, окажись он в сегодняшнем времени?
— Я думаю, он везде мог бы существовать. Он был очень коммуникабельным человеком, мог ко всему приспособиться в хорошем смысле слова. У него не было врагов — его все любили и уважали. И я не о семье говорю, а о тех, кто был связан с ним по литературе, по другим каким-то делам. Возможно, были какие-то трения, цензура, но нам он никогда об этих вещах не рассказывал.
— Есть ли у вас любимые произведения Горького?
— Не могу назвать какое-то определенное, хотя я все читала. Очень люблю его пьесы, всегда хожу в театр, если ставят что-то по Горькому. Скажу честно, "Жизнь Клима Самгина" далась мне нелегко. Начала еще в молодости, долго откладывала, потом все же дочитала с трудом.

— Ваша семья сейчас получает какие-то гонорары от изданий произведений Горького?
— Абсолютно ничего. До войны издавались книги, печатались пьесы, и конечно, что-то выплачивали, во время войны ничего не издавалось, да и 15 лет со дня смерти прошло, так что никаких гонораров мы как наследники не получали с того времени. Но я стараюсь поддерживать память о деде и чувствую в этом необходимость именно сейчас, когда Горький начал возвращаться в память народа таким, каким был в действительности. Советская власть сделала из него партийного писателя, хотя он ни дня не был в партии и относился к революции скептически. Слава Богу, после перестроечного перерыва Горького стали больше изучать в школах, а его драматургия вышла на сцену в постановках молодых режиссеров.
— Вы родились в такой знаменитой семье, на вашем пути встречалось много знаковых режиссеров, талантливых людей. Какие люди на вас повлияли?
— Моя бабушка, а потом и мама, были очень гостеприимными людьми. Бабушка была "верным другом всех", ее все очень любили. Наш дом всегда был полон гостей, среди которых оказывалось очень много интересных людей. Еще при жизни Горького приходил к нам писатель Ромен Роллан со своей женой, она была переводчицей, они часто гуляли в Горках, было очень весело, я хорошо помню эти встречи. Однажды был такой случай, когда из какого-то ателье прислали нам с сестрой голубые платья, такие легкие, шелковые. А тогда никто еще не знал, что такое шелк. И вот Роллан как раз был у Горького, а нас с сестрой, таких нарядных, привели к гостям. До сих пор помню это ощущение шелка. Горький спросил: "А что это такое?" Мама обьяснила, что это прислали из ателье для девочек. Он сказал: "Немедленно снять и отправить в детский дом!" Можете себе представить, какая была трагедия и какие слезы! Вот такое воспитание, и это правильно — урок на всю жизнь. Еще помню случай, мы тогда еще совсем маленькие были с сестрой и жили в Сорренто, в Италии. Там почти в каждой комнате был камин — Горький вообще очень любил камины. А у нас была детская столовая, где нас кормили. Давали нам постоянно или кашу, или макароны. И вот эти макароны так мне надоели, что я стала их выбрасывать в камин — нас воспитывали так, что на тарелке ничего оставлять нельзя. Со временем в камине завелись мыши, и никто не мог понять, откуда они там взялись. Как-то Горький открыл дверь и увидел, что я выбрасываю в камин макароны и, так сказать, кормлю мышей. Он схватил меня за шкирку, и до сих пор помню, как возмущенно сказал мне: "Дети в России голодают, а ты кормишь мышей. Как тебе не стыдно!" Хотя через десять минут мы помирились, он снова был любимым дедушкой, но урок этот я запомнила на всю жизнь.

— Несмотря на "громкую" фамилию, вы жили небогато?
— Мы жили очень экономно и скромно. Правда, в Москве мы жили в особняке, где сейчас находится музей Горького. А дом в Сорренто был не наш собственный — мы его арендовали. Там до сих пор висит мемориальная доска, на которой написано на итальянском и на русском языках, что там жил русский писатель.
— А как вы оказались в Италии?
— Ой, у Горького было очень плохое здоровье, и врачи сказали, что московский климат ему совершенно не подходит. Пришлось снять дом в Италии, и мы туда переехали всей семьей. Я родилась в Неаполе, потом мы жили в Сорренто несколько лет с мамой, папой и сестрой Марфой. Потом, когда окончательно вернулись в СССР, правительство предоставило нам дом в Форосе, в небольшом поселке, очень симпатичный. Я не знаю, что там сейчас — мы ездили туда лет десять назад, но нас не пустили.
— Когда вы жили все вместе, Горький был добытчиком в семье?
— Нет. Казна была общей. Да и папа работал. Он был близок к Дзержинскому. Однажды его послали за хлебом для Москвы в Сибирь. В этой командировке он написал рассказ под названием "Лампочка Ильича". И отослал его для публикации, подписав своим настоящим именем. Не разобравшись, "Лампочку" опубликовали как рассказ Максима Горького. А дедушка папе в шутку говорил, мол, ты такой талантливый, что даже гонорары за меня получаешь.
— А что сталось сейчас с дачей писателя в Горках?
— Кто-то там живет, судя по всему. Однажды я туда приехала, позвонила, сказала что жила здесь, и хотела узнать, хотя бы висит ли там мемориальная доска. Охранник сказал: "Я вас пустить не имею права, сейчас посмотрю, по-моему есть". Минут через десять он вернулся и говорит: "Да, висит мемориальная доска, что здесь жил и умер Горький". Но кто там живет, неизвестно.

— С какого возраста помните деда?
— Тот случай с камином произошел, когда мне было пять лет, вот примерно с этого возраста помню. А умер он в 1936 году, мне было тогда всего девять лет. Но впоследствии никогда в семье не говорилось — имей в виду, что ты внучка Горького. Конечно, мы знали кто мы, но никогда на этом не делали акцента.
— Какое любимое блюдо было у всей вашей семьи?
— Какого-то определенного не было — что давали, то и ели. Бабушка сама не готовила, у нас была помощница по хозяйству. Никаких деликатесов я не помню. На праздники или дни рожденья были и пироги, а в основном все просто и повседневно.
— Вы с сестрой Марфой учились в одной школе с дочерьми генсеков. Марфа — со Светланой Аллилуевой, а вы — с дочерью Молотова, тоже Светланой. Что это была за школа?
— Кстати, сестра Марфа сейчас живет в Испании, у нее малюсенькая квартирка. Она не работает, на пенсии. Вот на Новый год должна приехать ко мне. А школа была 175-я, она тогда считалась одной из лучших в Москве. Директор школы была очень строгой, в школе была хорошая дисциплина, хорошие учителя. Кстати, с дочкой Сталина моя сестра очень дружила. Тогда было принято, что у каждого был охранник. Так охранник дочери Сталина сидел всегда внизу, в учительской на первом этаже — она не разрешала ему подниматься в класс. А охранник Молотовой находился в классе. У Светланы были проблемы с позвоночником, и ее отец привез из Германии, где проходила встреча Молотова и Риббентропа, специальную парту, чтобы она прямо сидела. Эту парту поставили впереди, рядом с учительницей. Охранник сидел рядом с ней, на переменке выходил вместе с ней в коридор. Сын Берии тоже там учился, очень хороший был, интересный человек (за него вышла замуж сестра Дарьи Пешковой Марфа. — Авт.).

"Гадостей о личной жизни Горького пишут много. На самом деле у него дей­ствительно были романы с актрисой Художественного театра Марией Федоровной Андреевой и с Марией Будберг, которая была его секретарем"
— А почему вам не удалось закончить эту школу?
— Я была комсомолкой, причем такой рьяной, очень следила за дисциплиной. Был у нас один педагог, который плохо ко мне относился. А я за правду все время боролась в классе. И была преподавательница литературы, совершенно потрясающая, со всеми ребятами была на "вы" и меня очень уважала. Когда я была в 10-м классе, она мне сказала: "Я считаю, что вас не выпустят в этой школе, не дадут сдавать экзамены, провалят. Вот такое к вам отношение, советую вам перейти в другую школу. Я вам помогу". В итоге она перевела меня в обычную, районную школу, где я проучилась месяца два—три, сдала нормально экзамены и получила аттестат.
— В каких отношениях вы были со Светланой Молотовой?
— В замечательных. И в школе, и после школы мы дружили — она очень хорошая. Абсолютно простая в поведении — ее воспитывали в строгости, спуску не давали. Это было заметно по тому, как она вела себя в школе. Также и Серго Берия был очень скромным воспитанным мальчиком. Но был в нашей школе и страшный случай. Учился у нас сын министра авиационной промышленности Володя Шахурин. И однажды приехали две девочки, дочери дипломата Уманского. Приехали они в отпуск месяца на два, и их определили в нашу школу. В одну из сестер влюбился сын Шахурина, но он ей не нравился. Она долго не хотела с ним встречаться, но однажды он все-таки ее уговорил, это было уже перед их отъездом обратно. Пошли они в Кремль на прогулку, он спросил, не хочет ли она остаться. Девочка отказалась, тогда он вытащил пистолет и ее застрелил. А потом и сам застрелился.
— А какой была ваша бабушка, супруга Горького, Екатерина?
— Она была великой женщиной, председателем Красного Креста, была связана с Польшей, помогала политзаключенным вернуться на Родину. Очень многим евреям помогла уехать в Палестину. Потом, когда прошли годы, она заболела, и ей оттуда присылали лекарства — бабушку помнили и очень уважали. Когда они поженились с Горьким, то очень мало жили вместе, но до самой смерти были связаны по работе — она очень ему помогала.
— Если почитать воспоминания современников и критиков, то Горького называли альфонсом, мужчиной, который жил за счет других женщин. Разделяете ли вы это мнение?
— Гадостей много пишут. На самом деле у него действительно был роман с актрисой Художественного театра Марией Федоровной Андреевой, и с Марией Будберг, которая была его секретарем. Вот три женщины в его жизни были — моя бабушка, Андреева и Будберг. Но мы на эту тему очень мало говорили — специально не спрашивали, так что узнали, только когда его уже не было в живых.
— Вы помните свою последнюю встречу с Горьким?
— Мы тогда жили в Горках, каждый день приходили к нему, когда он болел. Много разговаривали, он что-то рассказывал, спрашивал про наши дела. И вот однажды нам сказали, что сегодня вы туда не пойдете — дедушка неважно себя чувствует. Потом мы узнали, что его уже нет, приезжало много народу, врачи. Нам сказали, что нужно пойти и проститься. Мы подошли к его кровати, попрощались и все.
— Правда ли, что Сталин оказывал вашей маме знаки внимания?
— Он вообще хорошо относился к нашей семье. Даже когда не стало Горького, то приезжал на дачу, но это было просто ради приличия — он был воспитанным человеком, и мама была воспитанной женщиной. Может быть, это совпадение. Когда прошли годы, папы не было уже много лет, у мамы были отношения с другим человеком, он был директором горьковского музея, и его очень быстро арестовали. Хотя такое время было, что многих арестовывали. Но к нам отношение всегда было хорошее. Когда началась война, мама с бабушкой остались в Москве, потому что надо было эвакуировать все мемориальные вещи. Потом все перевезли в Куйбышев, а нас отправили в Ташкент.
— В смерти вашего отца в 36 лет, а потом и в смерти Горького усматривали много мистицизма, что на тот свет их отправили не без помощи людей, которым это было выгодно.
— Ну, не совсем так. Папа был очень открытым человеком, и конечно, людям, которые знали его, он мешал. Отец был коммунистом, много ездил по стране и видел жизнь реальную, а не ту, которая представлялась из Кремля. И поэтому вскоре понял, что то, во что он верил, несет народу не благо, а сплошные несчастья. Отец стал отходить от партийной работы, охладевать к революции, его взяли под контроль. Поди-ка не выпей за Сталина, потом еще раз... А Горький был очень болен, у него легкие были в ужасном состоянии, и его смерть была ожидаемым событием — она произошла без посторонних вмешательств. А вот смерть отца явно была спланирована. Его оставили ночевать на морозе, он сильно простудился, а антибиотиков тогда не было, и он умер от простой пневмонии.